"...Толя сразу понял, почему он запнулся. — А сюда как же? — осторожно спросил он. — А это меня комми объебали, как последнего фраера! — воскликнул тогда Саня с прежней веселостью. — Мы с Доменико, кореш у меня там был, итальянец, в Аргентину намыливались за длинным рублем и приехали в Рому. В Роме как раз вербовка шла на строительство в Кордову, в Аргентину. Идем мы — понял? — по Виа дель Корсо, оба в американских шмотках, курим «Честер», девки под нас падают, и вдруг я вижу — фак майселф! — огромный плакат, и на нем пожилая женщина в платке тянет ко мне руки и смотрит в глаза, куда бы я ни повернулся. Понял, Толик? Задешево меня купили комми! — Что за «комми»? — Ну, коммунисты. И понял, Толик, либер фройнд, надпись на плакате по-нашему: «Сынку! Родина-мать зовет!» Хочешь верь, хочешь нет, но я сел возле этого плаката и заплакал, правда, сильно выпивши был. Плачу и плачу, и представь себе, не маму вспоминаю и не папу, а какой-то сраный футбол в темноте на помойке, запах этой помойки, голый тополь, армяшку на велосипеде, песенку «День погас…» Понимаешь? — Я тебя понимаю, Саня, — тихо сказал Толя. — Короче, через две недели меня и еще пятьсот гавриков, русских ди-пи со всей Европы, посадили в Неаполе на пароход, с оркестром, суки, сажали, с речами, и поплыли мы в Одессу, а там нас уже вагон-заки ждали, и загремели мы с матюком по одной шестой части земной суши прямо до порта Ванино, а оттуда на «Феликсе», как сегодняшние бабы… — Фантастика! — воскликнул Толя. — Ты мог бы сейчас преспокойно жить в Аргентине! — Навряд ли, — задумчиво проговорил Саня, — после этой Кордовы мы с Доменико еще в Австралию намыливались." (В.Аксёнов)
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
no subject
— А сюда как же? — осторожно спросил он.
— А это меня комми объебали, как последнего фраера! — воскликнул тогда Саня с прежней веселостью. — Мы с Доменико, кореш у меня там был, итальянец, в Аргентину намыливались за длинным рублем и приехали в Рому. В Роме как раз вербовка шла на строительство в Кордову, в Аргентину. Идем мы — понял? — по Виа дель Корсо, оба в американских шмотках, курим «Честер», девки под нас падают, и вдруг я вижу — фак майселф! — огромный плакат, и на нем пожилая женщина в платке тянет ко мне руки и смотрит в глаза, куда бы я ни повернулся. Понял, Толик? Задешево меня купили комми!
— Что за «комми»?
— Ну, коммунисты. И понял, Толик, либер фройнд, надпись на плакате по-нашему: «Сынку! Родина-мать зовет!» Хочешь верь, хочешь нет, но я сел возле этого плаката и заплакал, правда, сильно выпивши был. Плачу и плачу, и представь себе, не маму вспоминаю и не папу, а какой-то сраный футбол в темноте на помойке, запах этой помойки, голый тополь, армяшку на велосипеде, песенку «День погас…» Понимаешь?
— Я тебя понимаю, Саня, — тихо сказал Толя.
— Короче, через две недели меня и еще пятьсот гавриков, русских ди-пи со всей Европы, посадили в Неаполе на пароход, с оркестром, суки, сажали, с речами, и поплыли мы в Одессу, а там нас уже вагон-заки ждали, и загремели мы с матюком по одной шестой части земной суши прямо до порта Ванино, а оттуда на «Феликсе», как сегодняшние бабы…
— Фантастика! — воскликнул Толя. — Ты мог бы сейчас преспокойно жить в Аргентине!
— Навряд ли, — задумчиво проговорил Саня, — после этой Кордовы мы с Доменико еще в Австралию намыливались."
(В.Аксёнов)